Денис Осокин специально для фонда «Выход». Рассказы из книги «Лодочные станции». Часть 1: «ГРАХАНЬ» и «ОХАНСК»

Денис Осокин
Писатель и сценарист, лауреат премии «Дебют» и автор повести «Овсянки», которая легла в основу одноименного фильма, призера Венецианского фестиваля. Специально для фонда «Выход» Денис Осокин пишет рассказы. Все его рассказы можно прочитать здесь. Еще два рассказа из книги «Лодочные станции» будут опубликованы на сайте фонда в конце апреля. Сохранены авторские орфография и пунктуация.

ГРАХАНЬ

чем мы завтракаем в грахани? – торгово-пиратском вольном селе – то ли вятском еще то ли уже камском – не боящемся ни золотого лука в руке ангела вятской земли, ни казанского черного дракона. что за вода играет с ножками наших стоящих на отмели высоких табуретов и овального накренившегося стола? вятка и кама здесь смешаны. вятские песни – длинные, лучшие на свете – пропетые на семистах сорока километрах траурно-победного своего пути – непрерывно здесь гаснут в апплодисментах камы. мы отлично слышим всех их! так что у нас сегодня на завтрак? – а то же самое что и вчера, что и все минувшее лето: китайский зеленый чай – перетертый с жасмином и персиком; китайская айвовая и сливовая пастила – расфасованная в треугольнички и кружочки; мамадышская и казанская водка; и вобла – вятская, камская! запах чая с запахом рыбьих внутренностей с запахом цветущей воды состязаются с дымом цейлонских конусов-благовоний – курящихся на спинах деревянных слонов. черные эти слоны стоят между чашками и рюмками. ванильные палочки тлеют в резных футлярах, сделанных в дели, привезенных через амстердам. они доставлены в грахань по рекам. эта грахань в две заломки-улицы – тот еще пупок земли! – поворачивай отсюда хоть на каму, хоть на вятку, хоть на волгу, хоть на ак-идель! и этих путей более чем достаточно, чтобы перед нами на граханском столе оказалось все что нашим сердцам дорого. прежде чем съесть пастилу – мы подолгу выкладываем из нее фигуры: чаще разные лодки и корабли – а также животных (преимущественно бабочек и рыб). выложим ими весь стол – а потом едим потихоньку – стараясь как можно дольше красоту сберечь. это времяпровождение – наиболее достойное художников – пока мы живы! когда съедена вся пастила – и вся почти вобла – мы садимся в лодки – не вполне трезвые, раздетые, воинственные. поднимаем пневматические винтовки и кривые гигантские луки – и пиратим вятское устье до раннего ужина. на обед у нас времени нет. привозим к овальному своему застолью чай и новую пастилу, спиртное в ящиках и коробках, плененные фольклорные коллективы и загоравших по берегам девиц. берегов с островами вокруг очень много! иногда со всей этой роскошью поворачиваем в соседнее свиногорье – там примерно такая же жизнь.

ОХАНСК

на старом гербе оханска – ставные сети. оханные – с крупной ячеей. на новом – швейная машинка. от перми до оханска – сто двадцать километров – по каме вниз – в сторону удмуртии. город будет на правом высоком берегу. правый берег камы обычно крут – но в оханске мягко сползает к воде: с него не сорвешься не спрыгнешь – можно только сбежать навстречу дебаркадерам и косам. все жители оханска знают что не оханные сети имеют отношение к названию города – а слезы жениха по невесте анне – погибшей когда-то здесь. ох анна. – плакал жених. ох анна. – плачут оханские дети если их бабушки слишком увлекутся рассказом легенды. я родился и вырос в оханске – в двухэтажном восьмиквартирном доме на улице кабалевского.

лодочных станций в оханске много. вся кромка городской воды – сплошные вереницы лодок. я немного преувеличиваю. так мне всегда казалось. покрывающие воду сложной сеткой летние с привязями мостки. на берегу – коридорами слепленные друг с другом зимние гаражи-эллинги. заливчики между ними. главных лодочных станций – три: охраняемых – с вывесками над воротами – с сонными собаками в будках у ворот – с досками объявлений и с затертыми уставами – с уплатами взносов – майскими и октябрьскими субботниками – регулярными собраниями лодочных владельцев. еще несколько неохраняемых – полудиких – выше и ниже костяка основных. но это уже не станции – а какая-то старинная китайская философия. там лодки и люди живут в равнодушной сердечной гармонии друг с другом. им не жалко расставаться: исчезать, потом опять возникнуть – умирать хоть временно хоть насовсем. у самой границы оханска с юга – в каму впадает речка очер. ее устье также засыпанно лодками. лодочные станции здесь всюду. а между ними – пристани пассажирские и грузовые. пассажирская с кассой и надписью ‘оханск’ – одна. грузовых две. или три. ржавчина речного металла – на котором греют спины и животы и ловят рыбу. заросли ив. мели где летом купаются – с дном то песчанным то галечным.

лодочные станции так хороши так дороги – что думая о них хочется взлететь одновременно на всех здешних лодках. задымить моторами. уключинами загреметь, заныть. немыслимыми траекториями ввинтиться в белый след реактивного самолета – и спикировать в мокрый поцелуй земли и воды – и разбиться. только конечно не до смерти. потом – ожить. лодки разогнать по местам – по мосткам и эллингам. лодочные станции – территория восторга: юности – надежды – бесконечной любви. лодочные станции – молитвенные поляны. самые главные в жизни. и неважно совсем что половина хозяев эллингов – лодок в них не имеет. или круглый год держит под потолками на ремнях как побежденных чудищ. половина людей приходит сюда для того чтобы доставать из земляных погребов мерзкие мутные соления – и покрытую двухвостками свеклу. садиться вместо стульев на ненужные блеклые спасательные круги – пить и плакать. пусть! лодочные станции – храмы которые ничем нельзя осквернить. и можете себе представить? – у меня и первой любовью была дочь председателя кооператива третьей оханской лодочной станции.

мы влюбились друг в друга во втором классе. начала она – света. в раздевалке после уроков – громко – в толпе девиц – перед зимними каникулами. подошла уже одетая – я возился с ботинками на скамье – варежкой провела по моей по щеке – посмотрела как-то уж чересчур мягко – говорит: я тебя люблю. за что? – удивился я. – за то что умный и красивый. я ответил: не надо меня любить. за вечер я хорошо подумал – и утром просто горел любовью. каникулы начались. я боялся встретить ее на улицах. не ходил на елку в оханский дк. мама сходила – взяла подарок. после каникул все как-то затихло. но посматривали друг на друга мы очень светло. в четырнадцать лет о любви со светой заговорил я – потому что весь год о ней думал. а теперь этот год заканчивался. начиналось лето. в этот день из школы мы пошли прямо к лодкам. гуляли – гуляли. ходили – ходили. сидели – сидели. на лодках – на мостиках. мы слали друг другу письма – хоть жили в одном оханске – и виделись каждый день. но это ведь хорошо. днем ходишь – гуляешь – а вечером дома тебя ждет письмо. мы ездили в город чайковский – на ‘метеоре’ идущим с перми – покататься на колесе обозрения в парке у водохранилища – и пострелять в тире. ездили тайком. дома потом объявляли: мы были сегодня в чайковском. я называл ее пуговицей. она совсем не была на нее похожа. одного со мной роста – худая – темная – перехвачены длинные волосы. но именно пуговица казалась мне чем-то самым родным – лаской, солнцем.. родители гудели – могли бы и меньше гудеть. ключи от наших эллингов с нашими лодками наши папаши от нас прятали. мы переплывали каму на чужих. близилось окончание школы. собственно за нас были только лодки. лодочные станции остались лодочными станциями. пуговицы – пуговицами. нас разумеется нет.